Теодор Райк

НАБРОСОК ПОРТРЕТА
12.5.1888, Вена – 31.12.1969

Настоящий текст подготовлен Виктором Мазиным

РАЙК НА ЛИНИИ РАСКОЛА

Всемирную известность в психоаналитических кругах Теодору Райку принес скандал. По доносу одного из пациентов Райку предъявили обвинения в незаконной практике. Фрейд активно вмешался: вступил в переговоры с чиновниками на высшем уровне и за несколько месяцев написал статью «Вопрос о дилетантском анализе». Отчасти благодаря его вмешательству, отчасти из-за неудовлетворительного характера самой жалобы, общественный обвинитель после предварительного расследования остановил процесс.

Так Райк оказался в середине, можно сказать, первого раскола. [1] Этот фундаментальный раскол прошел по линии медицина/немедицина, [2] и стал «тектоническим»: по одну его сторону оказались американские прагматические создатели нежизнеспособного монстра в виде «медицинского психоанализа», [3] по другую – европейцы. В «Вопросе о дилетантском анализе» Фрейд пишет не только о невозможности сведения психоанализа к терапии, к медицинской практике, но и формулирует положение психоанализа как невозможной профессии.

Психоанализ – одна из невозможных профессий, одна из трех непрофессий. Работа в психоанализе в первую очередь производится на стороне пациента, который неслучайно был переименован в анализанта. [4] Неудивительно, что свою автобиографическую книгу «Слушая третьим ухом» Теодор Райк собирался «посвятить Неизвестному Пациенту». [5]

Говоря о том, что психоанализ – не медицина, о том, что медицина для Фрейда была обходным путем к пониманию человеческого субъекта, что изобретатель психоанализа даже в детстве никогда не жаловал игру в доктора, Райк свидетельствует, что «между психоанализом в Нью-Йорке и психоанализом в Вене лежит не только Атлантический океан, но океан различий в понимании». [6] Райк иронично замечает, что получилось так, будто представители американской медицинской науки больше понимают в психоанализе, чем изобретший его Фрейд. Райк приводит цитату из последнего письма, полученного им от Фрейда 3 июля 1938 года: для нью-йоркских «психоаналитиков» «психоанализ – не что иное, как служанка психатрии». [7]

[1] Второй принципиальный раскол случится ровно через десять лет, на сей раз – между Анной Фрейд и Мелани Кляйн, который отдаленным образом связан с первым расколом, поскольку этот раскол на Британских островах приведет к расширению пропасти между американским «психоанализом», а точнее все же психологией – рецентрируемого индивида с его эго-защитами – и европейским психоанализом.
[2] Вот фрагмент из письма Зигмунда Фрейда Паулю Федерну, написанного в марте 1926 года: «Я не призываю членов Общества сплотиться вокруг моих взглядов, но сам я собираюсь отстаивать их в приватном порядке, и публично, и перед любым судом… Борьба по поводу немедицинского анализа все равно разразилась бы рано или поздно. И лучше начать ее сейчас, чем вновь отложить. Пока я жив, я буду препятствовать поглощению психоанализа медициной». Цитата по статье: Медведев В. «Спор о природе психоанализа»//Russian Imago. СПб.: «Алетейя», 2000.— с.356
[3] Сто с лишним лет спустя этого монстра по американскому следу пытаются создать в России.
[4] По аналогии с музыкантом, диверсантом, практикантом…
[5] Reik T. Listening with the Third Ear. The Inner Experience of a Psychoanalyst. N.Y.: Farrar, Straus and Giroux, 1948.—P.104
[6] Ibid., p.15
[7] Ibid.

 РАЙК В АМЕРИКЕ

Райк вспоминает, как однажды Фрейд взял со своего стола американскую газету и предложил прочитать в ней статью, в которой уничижительному анализу подвергался президент Вильсон. После того, как Райк поделился своими впечатлениями о прочитанном, Фрейд сказал: «Вы пропустили самое главное. Поверхностный характер американских газет и так очевиден, но поставить психоанализ на службу прениям?! Люди никогда не поймут, что наш метод нельзя использовать в агрессивных целях. Им можно пользоваться только для оправдания человеческих деяний. Здесь мы сталкиваемся с нечестным пользованием психоанализа». [1] В 1938 году Райк навестил в Лондоне Фрейда и отправился за океан. В Нью-Йорке он так и не станет медиком, так и не интегрируется в Нью-йоркское психоаналитическое общество. Он будет отстаивать европейские принципы.

Райк не суждено стать американцем. Он понимает, что психоанализ невозможно примирить ни с психиатрией, ни с позитивизмом, ни с прагматизмом: «Американцы – практичные люди, и мои коллеги главным образом интересуются практическими аспектами психоанализа». [2] Превратности и сложности невозможной профессии приводят к тому, что в 1947 году Райк, наконец, осмеливается сказать: «Только теперь, после 37 лет аналитической практики и теории, отваживаюсь я говорить о технике». [3]

Следует сказать, что Райк не столько настаивает на автономии психоанализа, сколько сопротивляется уничтожающей его медикализации. Вместо метода sui generis он говорит о связи психоанализа с психологией, о том, что спасение психоанализа – в бегстве от медицины в психологию. Здесь-то и следует принимать во внимание всю неоднозначность самого слова «психология». Райк постоянно приписывает дело Фрейда психологии не в смысле психологической науки, сформировавшейся в дисциплинарном XIX веке, а в том смысле, что Фрейд сосредоточен на психологии человека, т.е. на его психике. Неслучайно Райк, противопоставляя психоанализ психиатрии, обращается к литературе. Будущим психоаналитикам он рекомендует читать «великих писателей, а не "Психоаналитический ежеквартальник"». [4] Предшественниками Фрейда он называет Флобера, Мопассана, Стендаля, Толстого, Кьеркегора, не говоря уже о Шекспире или Гёте. Более того, Фрейд оказывается «ближе Достоевскому и Ницше, чем своим ученикам». [5] И это говорит ученик Фрейда!

Нет, не стать Райку американцем: «Прожив в Европе пятьдесят лет, я надеялся на то, что нам удастся, наконец, в Соединенных Штатах избавиться от расовой и религиозной дискриминации. Должен признать, мечтам моим сбыться не удалось». [6] Райк понимает, что только следующее поколение эмигрантов из Европы становится американским. Стоит ли стараться ассимилироваться? [7]

Ему уже не обустроиться в чужой культуре, а вот молодым – разумеется! Молодые психоаналитики, такие усердные, такие беспокойные! Размышляя о них, вспоминая свои молодые годы, Райку приходят на ум слова, как-то сказанные Фрейдом о культуре Америки: она «демонстрирует "бессмысленный оптимизм и пустую деятельность"». [8] В общем, как говорят, ничего не поделаешь, молодая культура. И все же странно это… «молодая культура»…
[1] Ibid., p.120
[2] Ibid., p.xi. Кто не слышал вопроса, Фрейд, Лакан… все это, конечно, интересно, но что со всем этим сегодня делать?
[3] Ibid., p.xii
[4] Ibid., p.99
[5] Ibid., p.101
[6] Ibid., p.61-2
[7] Одной из причин того, что психоаналитическая клиника так и не получила развития в США считается, несмотря на массовую эмиграцию психоаналитиков из Европы, – их желание ассимилироваться, стать американцами. Откуда и та мысль, что одна из центральных идей эго-психологии – адаптация клиента к социуму – опирается на желание психоаналитиков-эмигрантов адаптироваться к американскому образу жизни. Кстати, и у Райка, хоть он и не ассимилировался, заметен американский акцент. Например, постоянное использование слов «инсайт» и «эмоция».
[8] Reik T. Listening with the Third Ear. The Inner Experience of a Psychoanalyst. N.Y.: Farrar, Straus and Giroux, 1948.—P.127

 

РАЙК ВСТРЕЧАЕТ ФРЕЙДА

В студенческие годы на одной из лекций Райк услышал отрицательный отзыв профессора Йодльса о Фрейде и решил прочитать «Толкование сновидений». Книга произвела на него неизгладимое впечатление. В 1910 году они встретились. Как-то вечером, когда Фрейд совершал свою традиционную прогулку по Рингштрассе, путь его пересекся с путем Райка. Молодой человек попросил разрешения проводить мэтра до дома. По пути он рассказал о себе, своих интересах и своих проблемах. Он спросил у Фрейда совета относительно будущей профессии; психоаналитик, разумеется, никакого совета не дал, но помог принять решение. В своих мемуарах года Райк сравнивает выбор профессии с женитьбой: и то, и другой – судьба. Райк пишет: «В тот вечер 35 лет назад я решил стать психоаналитиком. К добру, или нет, но я женился на этой профессии». [1]

Райк не перестает восхищаться храбростью Фрейда, спускающегося к водам Ахеронта. Райк поет хвалу вписанному в психоанализ самоанализу. В «Третьем ухе» он посвящает десятки страниц тому, что психоанализ это в первую очередь проект самопознания, самоанализа. Не лишний раз отмечает он смелость самообнажения в ходе самопознания. Райк отмечает, что со времен Фрейда можно на пальцах одной руки пересчитать психоаналитиков, отважившихся на публикацию самоаналитического материала. В этом уходе от себя – след отхода от психоанализа. Психоаналитики становятся удивительно похожими на психиатров, они приводят лишь «объективные данные» о своих пациентах, тщательно оставаясь со своей субъективностью в тени. Психоаналитик Райк, разумеется, смело приводит в «Третьем ухе» свои свободные ассоциации, свои сновидения, свои толкования, свои воспоминания. Таков явный признак психоаналитического письма, в его радикальном отличии от письма психологически-психиатрического, устремленного к изъятию субъективности пишущего из письма, превращающегося в худших своих примерах либо в высокомерное описание больных, пациентов, клиентов, [2] либо просто в бюрократически-психологические категоризации дисциплинарного типа.

Райк восхищался Фрейдом, идентифицировался с ним, «одевался как Фрейд, носил бороду как у Фрейда и курил те же сигары, что и Фрейд. По этой причине в первом венском круге его звали "псевдо-Фрейд"». [3] Райк стремится бережно хранить дух Фрейда. Своё предисловие к «Словарю психоанализа Фрейда» он начинает с истории, которую услышал в детстве. У крестьянина умер отец, и он решил отправиться в Вену, найти там художника, чтобы сохранить живописный образ самого дорого сердцу человека. В Вене он нашел живописца и описал ему умершего отца во всех возможных деталях. Через несколько недель крестьянин вошел в мастерскую, взглянул на готовый портрет и воскликнул: «Бедный папочка, как же ты изменился за столь короткое время!» Комментируя эту историю, Райк говорит: Фрейд умер совсем недавно, но, читая книги и статьи о нем, узнать его идеи в них уже просто невозможно. Остается только воскликнуть: «как же его мысли изменились за столь короткое время!» [4] Остается лишь возгласить: «Никто не имеет права их искажать и неверно представлять. Должен же быть хоть какой-то закон!» [5]

[1] Ibid., p.vii. Этот эпизод не может не напомнить о том, как к Фрейду пришел Эрнст Ланцер (Человек-Крыса) с вопросом, жениться ему, или нет.
[2] Райк, кстати, свидетельствует и о том, что многие психоаналитики «склонны преувеличивать в своих мыслях дистанцию, отделяющую их от невротических и психотических пациентов» [Ibid., p.59].
[3] Roudinesco E., Plon M. Dictionnaire de la psychanalyse. P. : Fayard, 2006.—P.911
[4] T. Reik "Preface"//Freud. Dictionary of Psychoanalysis. Edited by Nandor Fodor and Frank Gaynor. N.Y.: A Fawcett Premier Book, 1958.—P.v
[5] Ibid.

АТМОСФЕРА РЕАЛЬНОЙ МАГИИ

Психоаналитическое письмо не имеет никакого отношения к записям во время сеанса. Они могут лишь разрушить атмосферу психоанализа. Райку определенно нравится это словосочетание – «атмосфера психоанализа». Он пишет, что кабинет психоаналитика по своему набору предметов мебели может мало отличаться от кабинета врача или адвоката, но вот «атмосфера между пациентом и аналитиком превращает благоразумную ситуацию в магическую». [1] Магия хотя бы в том, что два человека разговаривают друг с другом, но не совсем, а иногда даже совсем не друг с другом. Пациент говорит не с психоаналитиком, «а перед ним», и к тому же перед незримой, неприсутствующей здесь и сейчас аудиторией. Психоаналитик – настолько же реальная фигура, насколько и фантастическая, он – между реальностью и фантазией, да и вообще аналитическая ситуация обнаруживается «между фантазией и реальностью». [2] Внешние шумы улицы исчезают, открывается пространство психической реальности, спокойно сосуществующих противоречий, отсутствия формальной логики, пациент «слышит только то, что говорят ему внутренние голоса». [3]

Магия, магия слова – вот что важно в психоанализе. Аналитическая ситуация, как говорит Райк, должна «убедить даже самых упрямых скептиков в том, что даже в наш век современных технических достижений магия по-прежнему работает». [4] Магия слова оказывается действенной, во многом благодаря отсутствию контакта глаза в глаза. Сцена становится не столько видимой, сколько пространством, в котором резонируют голоса. Райк вспоминает слова Сократа:

«Говори, чтобы я мог тебя видеть».

Сократ, похоже, как и Фрейд, понимает закон строительства зримой сцены, сцены реальности, структурированной как фантазм. На этой сцене действует магия слова. Эта магическая сцена психоаналитического диалога происходит и от сцены телесного диалога Месмера. Психоаналитический сеанс приходит на смену сеансу магнетическому. [5]

Атмосфера пронизана тишиной. Для Райка, в отличие от Лакана, тишина, можно сказать первична. Если Лакан говорит о том, что шум пробуждает к жизни тишину, то для Райка вначале была Тишина. К магии слов Райк добавляет магию тишины. Слово и тишина, разумеется, не составляют оппозицию. Тишина «вибрирует несказанными словами». [6] Кто такой аналитик? – Это человек, который «не боится тишины», [7] это – человек, который «слушает не только то, что в словах; он слышит также то, что слова не говорят. Он слушает "третьим ухом", слышащим не только то, что пациент говорит, но также свои собственные внутренние голоса, то, что возникает в глубинах его собственного бессознательного». [8] Размышляя над этим самым третьим ухом, Райк вспоминает Малера, который как-то заметил, что самое главное в музыке отнюдь не содержится в партитуре. Также и в психоанализе «самое важное – не то, что говорится, а то, что речь скрывает и что открывает тишина». [9]

[1] Reik T. Listening with the Third Ear. The Inner Experience of a Psychoanalyst. N.Y.: Farrar, Straus and Giroux, 1948.—P.108.
[2] Ibid., p.108.
[3] Ibid.
[4] Ibid., p.109.
[5] См. Шерток Л., де Соссюр Р. Рождение психоаналитика. От Месмера до Фрейда. М.: Прогресс, 1991.
[6] Reik T. Listening with the Third Ear. The Inner Experience of a Psychoanalyst. N.Y.: Farrar, Straus and Giroux, 1948.—P.125.
[7] Ibid., p.122.
[8] Ibid., p.126
[9] Ibid. Джон Кейдж под такими словами вполне поставил бы свою подпись.

ТРЕТЬЕ УХО

В конце семинарского занятия 17 июня 1964 года Лакан говорит: «Не приписывайте только мне то, чего никогда я не говорил – голосов аналитик слышать не должен. Прочтите, впрочем, написанную аналитиком высшей пробы, непосредственным и близким учеником Фрейда, Теодором Райком, книгу под названием Listening with the Third Ear – названием, которое мне, откровенно говоря, не по вкусу – можно подумать, двух ушей, чтобы быть глухим недостаточно. Автор книги доказывает как раз, что третье ухо это служит ему для того, чтобы расслышать голос – голос, предупреждающий об обмане. Что ж, человек этот принадлежал другой, славной эпохе, эпохе героической, эпохе, когда умели еще аналитики расслышать, за ложью пациента, другую речь». [1]

Райк, в отличие от Лакана, говорит, что психоаналитик должен слышать голоса. Его ухо обращено вовне и внутрь. Оно внимательно ко всем голосам, и внимание это – рассеянное, то, которое было названо Фрейдом равнораспределенным. В данном случае можно сказать равнораспределенным между собой и другим. Райк, рассказывая о Фрейде, особым образом подчеркивает самоаналитическую направленность мысли последнего. Он говорит о самопознании, самоанализе, самонаблюдении Фрейда именно в связи с «ухом, необычайно отточенным для того, чтобы слышать внутренние голоса». [2]

Третье ухо, конечно же, вызывает ассоциацию с третьим глазом. Оно как будто бы говорит об интуиции, мистическом прозрении и т.д., однако, оно скорее ориентирует в межпространстве, между слышимым и видимым, между акустическим эхом и зеркальным отражением, в поле эйдетического отражения эхо. [3] Райк обращается к эволюции сенсорики и говорит о господстве нюха, например, у собак, которая в результате распрямления и затем прямохождения утрачивается. Остатки ольфакторной сенсорики Райк обнаруживает в языке в виде, можно сказать, дискурсивных рудиментов. Так по-английски говорят I smell a rat, когда чувствуют приближение чего-то нехорошего, злой силы. Чуют что-то недоброе… Сердцем чуют… Мысли приходят на смену чувствам, а точнее по мере развития памяти, они начинает замещать собой чувственное восприятие. Смертные не умеют хранить секреты. Человек выдает себя всеми порами. Кожа выдает то, что происходит в глубинах души. Именно кожа – «самый ранний орган, отражающий психические процессы». [4] Истина просачивается сквозь поры. Сердце чует…

[1] Лакан Ж. Семинары. Книга 11. Четыре основные понятия психоанализа (1964). М.: Гнозис/Логос, 2004.—С.276
[2] Reik T. Listening with the Third Ear. The Inner Experience of a Psychoanalyst. N.Y.: Farrar, Straus and Giroux, 1948.—P.17
[3] См. Lacoue-Labarthe Ph. "L'echo du sujet"//Le sujet de la philosophie. P.: Aubier-Flammarion, 1979.—Pp.247-250

[4] Reik T. Listening with the Third Ear. The Inner Experience of a Psychoanalyst. N.Y.: Farrar, Straus and Giroux, 1948.—P.143.

СЕРДЦЕМ ЧУЮ, НА РАЗУМ НАДЕЯТЬСЯ НЕ СТОИТ 

Все выглядит так, будто Райк решил развернуть формулу «психоанализу нельзя научить, психоанализ можно только пережить», во-первых, в настойчивую хвалу самоанализу, во-вторых, в анти-интеллектуализм, не то чтобы прямо в мистицизм, но в недоверие разуму. Таким образом, парадоксально, но под вопросом может оказаться весь психоаналитический проект, уповающий на силы разума. Более того, так и бессознательное может оказаться не в рационалистическом, дискурсивном русле, а в каком-то странном то ли мистическом, то ли психологическом.

В отличие от значительного числа психоаналитиков, пишет Райк, «я не верю в «изучение» того, что говорит нам бессознательное. Я не верю, что аналитик может получить свои ключи от разума и схоластической мудрости. Я верю, что лучший совет тем, кто ищет скрытую психологическую истину, был дан за триста лет до Фрейда». [1] И дал его Шекспир: верить сердцу, а не разуму. Трудно не согласиться с Райком в том, что Шекспир, а не психоаналитические институты указывают нам путь понимания, познания, истины. Однако сомнение вызывает сама оппозиция ума и сердца, на которой держится мысль Райка, который то и дело повторяет вслед за Шекспиром: «Спроси свое сердце, что знает оно». [2] Одно из объяснений такой позиции заключено в том, что психоанализ – неинституциализированное знание. Впрочем, все равно это знание. Бессознательное – не интуиция, не иррациональность, но отчужденное знание, причем, отчужденное и конституирующее.

Третье ухо – ухо равнораспределенного внимания. В связи с фрейдовским представлением об этой особой форме слушания, Райк не лишний раз подчеркивает, насколько важен перевод. Американские читатели Фрейда априори лишены возможности понять, о чем он пишет, ведь в переводе Брилла речь идет о каком-то подвижном внимании, о mobile attention, а не о внимании равнораспределенном. Ведь парадокс равнораспределенного внимания по сути дела состоит в том, что это – не внимание, рассеянное внимание, невнимательность. Кстати, равнораспределенное внимание [Aufmerksamkeit] как раз не предполагает ведения записей [sich merken] во время сеанса. Непонимание одного фрейдовского понятия ведет к невозможности понять другое. В конце концов, Райк обращает внимание на то, что в психоанализе такое центральное для психологии понятие как «восприятие» просто неуместно: нет «аналитической теории внимания». [3] Восприятие у Фрейда сопряжено с сознанием, которое в свою очередь немыслимо без бессознательного. Воспринимать – совсем не то же самое, что слушать третьим ухом.

[1] Ibid., p.67.
[2] Ibid., p.68.
[3] Ibid., p.159.

ШОФАР МЕЛОМАНА

Райк был меломаном, влюбленным в музыку своего венского современника Густава Малера. Фрагменты из его песен он цитирует повсеместно. Ухо Райка обращено к миру звуков не меньше, чем его глаз к поэзии и прозе.

Одна из глав «Третьего уха» описывает то, как вызревает творческий замысел, как обдумывается одна книга, а на свет как будто бы вместо нее появляется другая. Так Райка в течение долгих лет интересовало отношение живых и мертвых, ритуалы погребения, надгробия, египетские пирамиды, страх живых перед мертвыми и т.д. Он уже решил, что напишет об этом книгу, но его интерес вдруг переключился на другую тему, и он обратился к той мысли, что такое понятие, как «любовь не означает одно и то же для мужчин и женщин, что сексуальность обретает значение в зависимости от пола». [1] Одна эдипальная проблематика вытеснила другую, «книги, которые мы пишем, и те, что остаются ненаписанными, – части нашей судьбы». [2] Любовь вместо смерти, в месте её, вместе с ней.

В детстве, а родился он в Богемии в скромной еврейской семье венгерского происхождения, Теодор страдал от депрессий своей матери и конфликтов между дедом по материнской линии, который был ортодоксальным талмудистом, и отцом, сторонником Просвещения. Когда Теодору исполнилось 18, отец умер. В Венском университете он изучал литературу и философию. Его диссертация была посвящена Флоберу и называлась «Искушение Св.Антония». В 1912 году он получил научную степень доктора философии. В 1911 году он стал членом Венского психоаналитического общества. Анализ он проходил у Карла Абрахама в Берлине. В 1928 году он переехал в Берлин, но, когда к власти пришли нацисты, ему пришлось эмигрировать сначала в Лейден, а затем в Нью-Йорк.

Еще до Первой Мировой войны Райк написал огромное число работ по психоанализу в различных областях литературы, мифологии и ритуалов. Они были включены в вышедшую в 1919 году книгу «Проблемы психологии религии». В 1929 году вышел ряд его работ в книге, называющейся «Ужас и другие психоаналитические исследования».

У Райка никогда не пропадал интерес к Звуку. К звуку Слова. К звуку Музыки. К звуку Шофара. Это не могло ускользнуть от уха Лакана. Размышляя об объекте а в связи со страхом, Лакан вспоминает Райка. Вспоминает в тот момент, когда переходит от уровня глаза к уровню уха. Лакан обращается к статье Райка о шофаре:

«Я обращусь сегодня к одному из представителей этого первого поколения – к здравствующему, надеюсь, и ныне Теодору Райку. Среди его многочисленных посвященных техническим и клиническим проблемам работ нас будут в первую очередь интересовать некоторые из тех, что несправедливо относят к области прикладного психоанализа – те, где он пишет о ритуалах <…> Яркость и плодотворность этой блестящей работы Райка очень характерны для стиля той многообещающей, но неожиданно пришедшей к концу эпохи. Ничего равного тому, что тогда было написано, так больше и не появилось, и о причинах этого упадка не худо задуматься». [3]

Шофар, для Райка, это буквально рев быка. Ключом для Райка в понимании звука шофара оказывается миф о праотце из «Тотема и табу». Звук этого рога вызывает в бессознательном слышащего его «страх и борьбу на смерть божественного отца». [4] Богоподобный отец вновь обнаруживается в тотемическом животном, в звуке бычьего рога. Подражание рёву быка «означает и присутствие Бога среди верующих, и их с ним идентификацию». [5]

Рёв быка – звук шофара. Звук шофара – голос звероподобного отца. Голос мертвого праотца – голос самой артикуляции Закона, призыв к послушанию Буквы Закона, которой еще только предстоит явиться. Буква Закона «может обрести свой авторитет остатком [remnant] мертвого отца, той его частью, которая еще не совсем мертва, которая осталась после его смерти и продолжает свидетельствовать о его присутствии (его голос), а также и о его отсутствии – таков заместитель невозможного присутствия, окутывающий центральную пустоту». [6]

Шофар – голос как таковой, «нечто такое, что может быть выделено, изолировано». [7] Этот голос раздающийся в пустоте завета между естественным и искусственным, между природой и культурой. Это – рев звероотца до артикуляции означающего. Этот голос свидетельствует о том «остатке предполагаемого чудовищного наслаждения Отца, который не может быть усвоен Законом». [8] Этот голос отдается вопросом, кем я являюсь в своем невозможном присутствии для Другого? Кто я пред буквой Закона? Кто я?


[1] Ibid., p.92-3.
[2] Ibid., p.98.
[3] Лакан Ж. Семинары. Книга 10. Тревога (1962-3). М.: Гнозис/Логос, 2010.—С.302-3.
[4] Цитата из Райка книги «Ритуал. Психоаналитическое исследование» (1928) приводится по книге: Dolar M. A Voice and Nothing More. MIT, 2006.—P.53.
[5] Ibid.
[6] Dolar M. A Voice and Nothing More. MIT, 2006.—P.53.
[7] Лакан Ж. Семинары. Книга 10. Тревога (1962-3). М.: Гнозис/Логос, 2010.—С.309.

[8] Dolar M. A Voice and Nothing More. MIT, 2006.—P.55.

КТО – «Я»?

В своих мемуарах Райк описывает популярную в Нью-Йорке игру «Кто я?». В этой игре на спину человеку прикрепляют лист бумаги с каким-нибудь именем, например, «Эйнштейн» или «Клеопатра», и он, задавая вопросы окружающим, должен угадать, кто он такой. Например, он задает вопрос, «Я – живой, или мертвый?», «Я вымышленный, или настоящий?»

………………………………………….

Психоаналитик Райк понимает, что это самое «я» – отнюдь не нечто монолитное и однородное. «Я» принадлежит Другому. [1] В «я» включено множество других. «Душа – обширная страна», как говорит Шницлер. Чего и кого только не встретишь в этой стране! Например, на пути попадаются я-идеалы и я-ужасы, [2] Джекилы и Хайды. [3] Фраза Шницлера в устах Райка отзывается фразой Фрейда «психика протяженна, только этого не знает».

[1] Понятно, что вопрос о «я» не мог не привести Райка к исследованию мазохизма. В 1941 году он пишет книгу «Мазохизм у современного человека», название которой издатели меняют на «Мазохизм в сексе и обществе» (Reik T. Masochism in Sex and Society. N.Y.: Pyramid Books, 1941). Эта книга, пожалуй, – самый известный вклад Райка в психоаналитическом исследовании субъекта.

[2] Райк противопоставляет два полюса, уже как бы растягивающих, простирающих душевную страну в стороны: ego-ideal и ego-horror (Reik T. Listening with the Third Ear. The Inner Experience of a Psychoanalyst. N.Y.: Farrar, Straus and Giroux, 1948.—P.174).

[3] Здесь интерес Райка к литературе сходится с его интересом к криминалистике. «Д-р Джекил в шоке, потому что на самом деле он – мистер Хайд, но ведь и мистер Хайд приходит в изумление, когда обнаруживает, что он – д-р Джекил. Мы по-прежнему живем с тем предубеждением, что человеческая душа представляет собой некое единство, и что человек является чем-то сделанным из одной материи, наподобие статуи» (Ibid.,174). Одним из плодов интереса Райка к криминалистике стала работа «Неизвестный убийца – от проступка к преступнику» (1932), а ещё раньше – «Вынужденное признание и потребность наказания. Проблемы психоанализа и криминалистики» (1925).