Виктор Тауск
1897-1919
ПОРТРЕТ ВИКТОРА ТАУСКА
В МАШИНЕ ВЛИЯНИЯ НАТАЛИИ А. [1]
1. МАШИНА ВЛИЯНИЯ – ЭЛЕКТРОАППАРАТ В РУКАХ ШАЙКИ БАНДИТОВ
6 января и 30 января 1918 года на заседаниях Венского психоаналитического общества с докладом, посвященным машине влияния, выступает Виктор Тауск. В 1919 году он публикует статью, которая называется «О возникновении "аппарата влияния" при шизофрении». Именно эта статья становится самым его значительным вкладом в психоанализ. Электрический аппарат влияния навеки связан с именем Виктора Тауска.
В своей статье Тауск анализирует уникальный случай воображаемой машины, под влиянием которой находилась пациентка по имени Наталия А., девица тридцати одного года, бывшая студентка философского факультета. Случай Наталии А. был, конечно, уникальным, однако сама идея машины влияния – отнюдь. Понимает это и Тауск, который в самом начале своего текста сообщает, что машина, о которой пойдет речь, – «очень редкий вариант типичного аппарата воздействия» [2] . Психоаналитик Виктор Тауск отстаивает возможность и даже необходимость рассмотрения отдельно взятого случая, что, как ему хорошо известно, в психиатрии делать не принято, поскольку на основании одного примера невозможно придти ни к каким обобщающим выводам. Более того, психоаналитик настаивает на ценности сингулярного отклонения: «Соразмерность типичных случаев может производить эффект "стены", которая останавливает любой взор, в то время как отклонение от типа становится подобно окну в стене, через которое можно ознакомиться с закрытым механизмом» [3] .
Наталия А. обратилась к Виктору Тауску с жалобами на то, что ее мыслями и чувствами манипулирует банда врачей. Как она сообщила, для своих манипуляций врачи-бандиты применяют специальный электрический аппарат – машину влияния. Внутренние органы машины – электрические батареи, имеющие форму внутренних органов человека и несущие либидо-заряды.
Тауск, главным образом, говорит именно об аппарате влияния, но иногда и о машине влияния. Основанием для этого служит следующая мысль: «данный аппарат всегда представляет собой машину, сложную машину» [4] . Аппарат – всегда сложная машина [Der Apparat ist… immer eine Maschine].
Несмотря на то, что эта машина, по словам Наталии А., противозаконна, запрещена полицией, врачи продолжают ей пользоваться, причем, что принципиально важно, с большого расстояния. Машина влияния относится к телетехнологиям, это – дистанционное оружие. Банда врачей находится в Берлине, откуда управляет ее мыслями и чувствами. Наталия А., кстати, утверждает, что она – не единственная, на кого направлено действие этой, как она выражается, дьявольской машины. Под воздействием машины находятся ее подруги и мать. Связь между машиной и человеком, на которой оказывается воздействие, устанавливается через подведенные к кровати невидимые провода.
Между тем, Тауску довелось наблюдать в другом случае шизофрении действие электрического тока без машины влияния и без проводов. Электричество есть, а электроаппарата нет. Тауск упоминает случай некоего Йозефа Х., который сам по себе был генератором тока. Этот пациент был горд тем, что электрический ток – его сила [seine Kraft]. Йозеф Х. был электростанцией [Kraftwerk]. Новая эпоха – новый дьявол, новая сила воздействия. На смену газам и парам машины Джеймса Тилли Мэтьюза пришло электричество [5] . Электричество преследует. Электроприборы, электроаппараты не без призраков. Они готовы воздействовать.
В статье «О галлюцинации» 1957 года Уилфред Рупрехт Бион делает следующее важное замечание в ответ на слова пациента о том, что соседское радио мешает ему спать: «Я знал, что сильное чувство преследования у него ассоциировалось со всеми электрическими приборами. Я сказал, что его, как ему кажется, атакует электричество, похожее на жизнь и секс, что он извлек из тех двух объектов» [6] . Электричество может атаковать. Оно может наделять жизнью, любить. Невидимые линии передач действуют в переносе.
2. ВИКТОР ТАУСК В МАШИНЕ ПЕРЕНОСА
Виктор Тауск родился в 1879 году в Словакии. Получил юридическое образование, какое-то время работал в Берлине журналистом, увлекался литературой. В 1907 году опубликовал диалог со Спинозой. В том же году познакомился с работами Фрейда, написал ему письмо, в котором выказал желание изучать психоанализ. Фрейд пригласил его приехать в Вену. В 1908 году Тауск оказался в кругу венских психоаналитиков. Благодаря их помощи, в том числе и финансовой, он приступил не только к изучению психоанализа, но и медицины. В 1913 году стал доктором медицины. Во время Первой Мировой войны служил психиатром в Любляне.Самым близким человеком из окружения Фрейда Тауску была Лу Андреас-Саломе. Тауск ей был как брат, точнее брат-зверь [7] , ведущий отчаянную борьбу с самим собой, настоящую человеческую борьбу. «Дневник» Саломе, кстати, – один из главных источников, из которого историки черпают знания о Викторе Тауске. Помимо прочего, у Тауска и Саломе был общий интерес – нарциссизм. Происхождение машины влияния, для Тауска, связано с регрессией к нарциссизму: машина – проекция тела. Машина преследует из зеркала.
И Саломе, и Тауск – ученики Фрейда, но отношения с учителем у них совсем разные. Саломе считала, что проблема Тауска заключается в том, что он слишком сильно привязан к Фрейду, буквально по пятам за ним следует, если не сказать преследует, копируя его во всем, будто двойник. Без зеркальной машины влияния здесь дело не обходится. О Фрейде Тауск всегда говорил с необычайной страстью. Саломе называет Тауска «самым безоговорочно преданным Фрейду и самым выдающимся» [8] из его последователей. Тауск буквально отождествляется со своим идеалом; и это не удивительно. Желание стать психоаналитиком подталкивает Тауска к бесконечным идентификациям с телом и духом учителя. В этом не было бы проблемы, если бы не означало также, что он изо всех сил пытался занять место сына Фрейда, причем делал это настолько одержимо, что пробуждалась та самая лютая ненависть к отцу-тирану за то, что тот пытался из него сделать своего сына [9] . Между отцом и сыном отношения амбивалентности.
После окончания Первой мировой, Тауск вернулся с сербского фронта в Вену. Экономический кризис, но в первую очередь кризис любовный – его многочисленные любовные связи, как правило, заканчивались бурными скандалами – утвердили его в желании пройти анализ у Фрейда. Фрейд отказался наотрез. Тауск производил на него по-настоящему жуткое впечатление. Фрейд остро чувствовал опасность, исходящую от двойника. В январе 1919 года он предложил Тауску пройти анализ у Хелен Дойч, которая в то время сама находилась у него в анализе. Дойч очаровалась Тауском до такой степени, что Фрейд уловил, как влияние Тауска продолжается, теперь уже через Дойч. Влияние опосредованное, влияния на расстоянии, дурное влияние. На психоаналитических сеансах Тауск то и дело обрушивал через Дойч всю свою ярость на Фрейда. Линии передач работают исправно.
Перенос действовал подобно психо-теле-графии, переадресовывающей послание. В марте 1919 года ситуация для Фрейда становится практически невыносимой. Он ставит Дойч условие: либо она остается с ним в анализе и прекращает анализ Тауска, либо она продолжает работать с Тауском, но уходит от него. Дойч предпочла анализанту аналитика. Так историю излагает историк Пол Роазен, для которого она приобретает оттенок явно паранойяльного заговора в структуре переноса [10] . Элизабет Рудинеско не настолько жестка. В ее версии этой истории Фрейд посоветовал Дойч прекратить анализ, а причина заключалась в том, что Тауск собрался в тот момент жениться на одной из своих старых пациенток, которая от него забеременела [11] .
По тем или иным причинам, а их явно было немало, да и относились эти причины к разным этапам его жизни, три месяца спустя, после прерванного анализа, 3 июля 1919 года Тауск покончил с собой. Сделал он это уверенно и с гарантией: вбил в стену гвоздь, привязал к нему веревку, изготовил петлю, всунул в нее голову, затем выстрелил из браунинга в правый висок, упал, петля затянулась.
Фрейд написал официальный некролог. Также он отправил письмо по поводу смерти Тауска Лу Саломе и сообщил в нем, что не испытывает особой тоски, поскольку уверен, – от Тауска исходила угроза. Фрейд не стал лицемерить и почувствовал освобождение [12] . Двойник исчез. Двойник небезопасный, тот, что вёл извечную борьбу с призраком отца, идеал-демона.
3. ОПИСАНИЕ МИСТИЧЕСКОГО УСТРОЙСТВА МАШИНЫ И ПРОИЗВОДИМЫХ ЕЙ ЭФФЕКТОВ
Прежде чем перейти к описанию машины Наталии А., Тауск сообщает, что шизофреническая машина влияния вообще с трудом поддается описанию. Пациенты пользуются имеющимися у них техническими данными, но их, как правило, не хватает: «всех изобретений, придуманных человеком, недостаточно, чтобы объяснить странные достижения этой машины, заставляющей больных чувствовать себя преследуемыми» [13] .
Тауск и в дальнейшем повторяет, что устройство этой машины трудно себе представить, что в целом конструкция непредставима [nicht vorstellbar], т.е., как мог бы сказать Лакан, аппарат невозможно представить, но при этом он то и дело возвращается из реального [14] . Устройство аппарата влияния зависит от аппарата наслаждения и от дискурсивной конструкции, в данном случае, – от научно-технических и мистических представлений. Притом, что «прикосновение к реальности обеспечивается аппаратами наслаждения» [15] , именно это обеспечение не позволяет аппарату влияния целиком и полностью вписаться в дискурсивную конструкцию, иметь ясное представление [Vorstellung].
Притом, что представить устройство до конца сложно, зависит оно от той дискурсивной конструкции, в которой аппарат возникает. Если устройство машины не поддается описанию, не выписывается, то эффекты, производимые ей, Тауск перечисляет достаточно подробно. Вот пять влияний, оказываемых аппаратом:
Во-первых, машина влияния заставляет смотреть картины. Она «является laterna magica или кинематографом» [16] . Laterna magica, буквально волшебный фонарь, напомним, являет собой распространенную в XVII-XIX вв. в Европе проекционную машину, использовавшуюся главным образом для демонстрации фантасмагорий. Волшебные фонари и в техническом, и в идеологическом отношении как искусство публичного показа призраков предшествуют кинематографу. В случае Наталии А. речь скорее идет именно о кинематографе, а не о laterna magica. Проекция волшебного фонаря осуществлялась на дым, нагнетаемый в пространство, где находилась публика. В случае аппарата влияния проекция «показывается на плоскости, на стенах и оконных стеклах», изображения при этом «не трехмеры, как типичные визуальные галлюцинации» [17] , не трехмерны как проекции волшебного фонаря. Галлюцинации аппарата влияния следует распространению электронных медиа, в частности, кинематографа. Аппарат влияния излучает призраки нового медиа. Призрачная психическая реальность субъекта легко уподобляется призрачной реальности кинематографа, а аппарат кино [18] – аппарату психическому.
Во-вторых, машина влияния «создает и отнимает мысли и чувства»; акт творения и уничтожения осуществляется «посредством волн, лучей или тайных сил» [19] . По этой причине эту машину нередко называют «аппаратом внушения [Suggestionsapparat]». Аппарат этот применяется преследователями и для внушения, и для «переноса [Übertragung] или отнятия мыслей и чувств» [20] . Аппарат влияния – научно-мистический; внушение и перенос осуществляются волнами, лучами и тайными силами.
В-третьих, влияние машины не ограничивается мыслями и чувствами. Оно затрагивает телесную моторику, в частности, машина провоцирует эрекции и поллюции. Тауск ограничивается в этом пункте двумя примерами сексуальных феноменов. Такого рода эффекты возникают в результате либо внушения, либо посредством воздушных потоков, электричества, магнетизма, рентгеновских лучей. Как здесь еще раз не напомнить о дискурсивных несущих аппарата влияния, научных и мистических!
В-четвертых, производимые машиной ощущения с трудом поддаются описанию по той причине, что ощущения эти чужды для самого пациента. Отчасти они описываются как внешние электрические, магнитные, воздушные потоки.
В-пятых, машина влияния может порождать кожные заболевания, типа сыпи или фурункулов. Машина портит тело, повреждает телесную поверхность.
Конструкция аппарата влияния обусловлена мыслью о преследовании. Так считает Тауск. Вначале мысль – затем обслуживающий ее мыслительный аппарат. Мыслительный аппарат нужен для того, как говорил У.Р.Бион, чтобы совладать с мыслью. Такова причинность аппаратостроения.
4. ПРИЧИННОСТЬ
Зачем нужна эта машина? Понятно, чтобы преследовать. Преследуют, конечно же, враги. Например, таким врагом может стать лечащий врач. Врач – враг, и это хорошо известно по машине переноса Даниэля Пауля Шребера. Интересно, что преследователи во всех известных Тауску случаях мужского пола. Врачи могут преследовать, пользуясь прикрепленными к кровати невидимыми проводами. Как только пациент оказывается на кровати, тут-то и начинается влияние. Хоть преследование возможно и без машины, о чем свидетельствует ряд пациентов, всё же машина позволяет лучше почувствовать влияние чужой силы, чужой воли. Действие машины вводит причинность. Действие машины заводится причинностью.
Создание машины влияния коренится «в имманентной человеку потребности в каузальности [immanenten Kausalitätsbedürfnis]» [21] . Как писал Фрейд, лучше какая-либо причина, чем никакой, лучше какое угодно объяснение мира, события, состояния, чем никакого. Именно эта причинность и позволяет говорить о паранойе. Возможно, паранойю можно понять, помимо прочего, и как явление Причины Причины, восполняющей причинностью нехватку в Другом.
В одном случае преследование осуществляется с помощью машины, в другом – без, но, помимо влияния, остается еще одна общая черта. Практически все пациенты сообщают Тауску о том, что переживают внутренние перемены, как психические, так и физические. Эти перемены в первую очередь затрагивают чувства и ощущения.
5. ОТ ИЗМЕНЕНИЯ К ОТЧУЖДЕНИЮ
Все начинается с чувства перемен [Veränderungsgefühlen]. Изменения могут доходить до того предела, за которым переживающий их субъект перестает себя узнавать. Пациенты тогда говорят о чувстве отчуждения [das Gefühl der Entfremdung] от самих себя [22] . Они становятся себе чужими. Я переменно, переменчиво, как говорил Фрейд. Вот оно и ощущает, чувствует иначе, ощущает по-другому самое себя. И в этом случае также возникает чувство преследования.
Без отчуждения аппарат влияния не возникает. Отчуждение – непреложный шаг на пути конституирования аппарата, оно же предписывает фигуру преследователя [23] . Прежде чем явится аппарат влияния, прежде чем появится преследователь, возникает чувство отчуждения от себя. Человек перестает узнавать себя – свое лицо, свои конечности, выражение своего лица, свои чувства. Все свое перестает быть своим, будто когда-то присвоенное должно быть возвращено, рассвоено. Возвращено аппарату. Рассвоено аппаратом. При шизофрении отчужденный орган – а в случае Наталии А. все тело – оказывается отчужденным «внешним врагом, аппаратом, с помощью которого больному причиняются страдания» [24] . Орган врага, тело аппарата нагружены, по выражению Тауска, нарциссическим органическим либидо. Рассвоение – расстройство органов нарциссизма.
Отчуждение и преследование – не только симптомы и причины возникновения аппарата влияния, но, для Тауска, и последовательность его формирования. Аппарат влияния – последнее звено цепи событий.
6. ФАЗЫ ФОРМИРОВАНИЯ АППАРАТА ВЛИЯНИЯ
Последовательность такова: сначала появляется изменение самоощущений. Затем – отчуждение от себя. После этого начинается преследование и возникает фигура преследователя. И, наконец, конструкция завершается явлением аппарата влияния.
Как правило, не удается проследить всю последовательность строительства машины. Возможно, какие-то из стадий у того или иного пациента отсутствуют. Да и с различением этих стадий возникают определенные трудности. Тауск приводит три разных примера влияния.
Он еще раз специально подчеркивает возможность влияния без аппарата влияния и говорит, что ему доводилось наблюдать действие электрического тока в отсутствии аппарата. Он приводит в пример пациента Йозеф Х., который чувствовал без всякого аппарата, как через него пробегает электричество. Он сам был творцом этих токов, он сам был линиями передач, и гордился своей электросилой.
Затем Тауск обращается к другому примеру, особому случаю paranoia somatica, случаю фрейлейн Эммы А. Чувства внутренних перемен у нее сопровождаются осознанием влияния на нее ее возлюбленного, с которым она идентифицируется. Вполне можно сказать, что она подпала под влияние самого влияния в идентификации с преследователем. В выборе объекта механизм идентификации предшествует проекции. Случай Эммы А. оказывается поразительным именно в этой путанице, которой нет при проекции, когда имеется некий другой. Здесь мы сталкиваемся с явным смешением в идентификации себя и возлюбленного. Идентификация в данном случае – «это попытка спроецировать чувства изменений во внешний мир, она представляет мост между чувствами изменения личности, не имеющими постороннего виновника, но воспринимаемыми как чуждые, и приписыванием этих изменений власти, находящейся во внешнем мире, персоны, и является соединительным элементом между самоотчуждением и бредом влияния...» [25] .
Тауск указывает, что к случаю Эммы А. под другим углом зрения обращается и Фрейд, который пишет об этой пациентке в VII главе своей фундаментальной статьи «Бессознательное». Тауск предоставил в распоряжение Фрейда свои наблюдения начинающейся шизофрении, «которые отличаются тем преимуществом, что больная пока еще сама желала дать объяснение своим речам» [26] . Эмма А. попала в клинику после ссоры со своим возлюбленным. Фрейд обращает внимание на два ее сообщения.
Первое сообщение. «Глаза неправильные, они закатаны. Она сама это объясняет, в связной речи выдвигая ряд упреков в адрес возлюбленного. «Она совсем не может понять его, он каждый раз выглядит по-другому, он лицемер, закатывает глаза, он закатил ей глаза, теперь у нее закатившиеся глаза, это уже не ее глаза, она теперь смотрит на мир другими глазами». Ценность этих высказываний можно понять, исходя из идиоматики языка [27] : «Соглашаясь с Тауском, я подчеркиваю в этом примере то, что отношение к органу (глазу) выступило как замена всего содержания [ее мыслей]. Шизофреническая речь имеет здесь ипохондрическую черту, она стала языком органа [Organsprache]» [28] . Глаза говорят, что тот, кто их закатывает, – лицемер, обманщик [29] . Лицемер меняет лицо, закатывает глаза себе, закатывает их ей, они сами у нее от него закатываются.
Второе сообщение. «Она стоит в церкви, вдруг ее толкают, она должна встать по-другому, как будто ее кто-то поставил, как будто ее поставили. [30] К этому относится анализ нового ряда упреков в адрес возлюбленного, «который вульгарен, который сделал ее, такую утонченную с малолетства, тоже вульгарной. Он сделал ее похожей на себя, заставив ее поверить, что превосходит ее; теперь она стала такой же, как он, потому что думала, что станет лучше, если будет похожа на него. Он притворялся [sich verstellt], теперь она такая же, как и он (идентификация!), он ее подменил [er hat sie verstellt]» [31] . Встать, поставить [stellen], притворяться [sich verstellen], подменить [verstellen]. Он притворяется [sich verstellt] – ее как подменили [sie verstellt]. Поставили – подставили.
Фрейд задается вопросом, что было бы, если бы Эмма была истеричкой, а не шизофреничкой. Тауск отвечает: «Движение "встать по-другому", – это изображение слова «подменить [verstellen]» и идентификации с возлюбленным. Я снова подчеркиваю превалирование того элемента из всего хода мыслей, который имеет своим содержанием телесную иннервацию (точнее, ее ощущение). Впрочем, в первом случае истеричка судорожно закатила бы глаза, во втором – действительно произвела бы толчок, вместо того чтобы почувствовать импульс к этому или ощущение этого, и в обоих случаях у нее не было бы сознательной мысли об этом и впоследствии она была бы не в состоянии эту мысль выразить» [32] . Таким образом, шизофреничка оказывается, в отличие от истерички, целиком и полностью погруженной в символическую матрицу, без ее соотнесения с внешним миром, миром вещей. Символическое совпадает с реальным, совершает совместное падение. Слово есть вещь. Фрейд, выслушав Тауска, подводит итог:
«В общем и целом эти два наблюдения свидетельствуют в пользу того, что мы назвали ипохондрическим языком или языком органов. Но они напоминают также – и это кажется нам более важным – о другом положении вещей, которое можно подтвердить бесконечным числом примеров <…> и свести к определенной формуле. При шизофрении слова подвергаются тому же процессу, который из скрытых мыслей сновидения делает образы сновидения и который был назван нами первичным психическим процессом» [33] .
Возлюбленный Эммы А. был злым обманщиком, который вывихнул ее глаза в орбитах черепной коробки так, что она теперь не может нормально смотреть. Однажды в церкви она почувствовала толчок, будто ее переместили. Это было связано с тем, что ее возлюбленный скрылся (sich verstellt – буквально переместился, точнее переставился). Вот какой случай влияния через идентификацию с преследователем! Идентификация — это явная попытка спроецировать чувства изменения во внешний мир. Здесь имеет место мостик между чувствами внутренних перемен без внешней причины и приписывание этих перемен силе внешнего лица, своего рода опосредующая позиция между чувством само-отчуждения и бредом влияния.
После Эммы А. Тауск упоминает некоего Штауденмайера, который ощущал все движения, происходящие в своем кишечно-желудочном тракте и приписывал их действиям обитающих там демонов. После этих примеров появляется, то, что Тауск называет схемой из семи пунктов:
- Все начинается с ощущения разных происходящих в себе и вокруг изменений, за которыми следует чувство отчуждения. Во многих случаях перемены возникают до периода полового созревания, но на поверхность выходят в пубертат.
- К чувству внутренних перемен, необычным ощущениям добавляется представление о зачинщике перемен. Иногда это сам пациент, как в случае Йозефа Х.
- В других случаях зачинщик – не сам пациент, но обитает в пациенте (случай Штауденмайера).
- Чувство изменения сопровождается галлюцинаторной проекцией внутренних процессов во внешний мир без представлений о зачинщике. Поначалу чувства отчуждения нет, но затем оно появляется.
- Чувство изменения сопровождается указанием на внешнего зачинщика путем идентификации (случай Эммы А.).
- Чувство изменения сопровождается проекцией внутренних процессов во внешний мир и указанием на зачинщика, согласно паранойяльной механике [nach der paranoischen Mechanik]: пациенту показывают разные картины, на него оказывают воздействие внушением, гипнозом, электричеством, в результате чего вызываются те или иные мысли, движения, угасает потенция, но производится эрекция и семяизвержение.
- «Чувства изменений, приписанные воздействию аппарата влияния, которым управляет противник» [34] . Поначалу враги пациенту неизвестны. Затем, во-первых, они начинают распознаваться, а, во-вторых, расширяется их круг. Это расширение круга связано с развитием паранойяльного представления о заговоре [paranoische Komplott]. По мере распознавания врагов, узнает он лучше и устройство машины.
- Чувство изменения, вызванное застоем либидо в органе (ипохондрия).
- Чувство отчуждения, вызываемое отклонением, по воле я выпавшим на долю нездорового органа, при этом болезненно изменено измененный орган или его функция бракуется я, как бы отрицается как не принадлежащий к признанной я связности оставшихся абсолютно или относительно здоровыми органов и функций;
- Чувство преследования (paranoia somatica), возникающее путем проекции болезненного изменения во внешний мир, а именно (а) посредством приписывания вины в этом изменении чуждой враждебной силе, или (б) путем конструирования аппарата влияния как сведения воедино проецированных наружу всех болезненно измененных органов (всего тела) или лишь некоторых из них. Среди этих органов предпочтительное место могут занимать гениталии как повод для привлечения проективной техники [35] ».
7. МАШИНА ПИСЬМА
Случай Наталии А. Тауск начинает разбирать в середине второго раздела своей статьи. Описав действие такого рода аппаратов в общем, он переходит к частному случаю. Первое, что он сообщает об этой пациентке, – её глухота и немота. Точнее, о немоте он не говорит ничего, упоминая лишь то, что в течение долгих лет Наталия А. совершенно глуха и тут же добавляет, что общается она исключительно посредством письма, буквально «объясняется только письменно [verständigt sich nur schriftlich]» [36] . Итак, Тауск имел дело не с речью, а с письмом пациентки.
Кстати, с аппаратом влияния она познакомилась благодаря слуховым галлюцинациям. Глухота к внешнему миру, закрытость к нему всегда открытых ушей отнюдь не означает отсутствия внутренних голосов. Голоса не заставить замолчать. Они слышны всегда. Им до лампочки, кто здесь глухой, а кто нет.
Письмо в любом случае предполагает дистанцию, даже если оно адресовано себе. Оно – всегда уже средство, действующее на расстоянии, словом, телемедиа. Записанное слово пересекает пространство и время. Между Виктором Тауском и Наталией А. особенная дистанция. Между ними не привычный анализ в смысле организации речевого интерсубъективного пространства, а дистанцированные отношения на письме.
Аппарат влияния как любая проекционная техника предполагает расстояние. Более того, аппарат в данном случае, в случае отчуждения это всегда уже расстояние. Эта машина «производит отделение [separation] и затем движется в сторону коллапса этого различия через своеобразную передачу [transmission], имитирующую электричество и телеграф. Передача и дистанцирование – два основных вопроса теоретического и симптоматического интереса Тауска» [37] .
Передача сообщения на расстояние, как уже говорилось, отличала и анализ Тауска. С кем он пребывал в аналитических отношениях – с Дойч или с Фрейдом? Не служила ли Дойч психоаналитической телеграфисткой в дистанцированных отношениях Тауска с Фрейдом? [38] Аппарат влияния действует на расстоянии [39] , и тем самым это – телепатический аппарат.
8. ТЕЛЕПАТИЧЕСКИЙ АППАРАТ
Пациентка Тауска не знает в точности, как влияет на нее аппарат, но догадывается, что телепатически. С далекого расстояния невидимые злодеи с помощью аппарата «создают ей слизь в носу, отвратительные запахи, сновидения, мысли, чувства» [40] . С расстояния сбивают они ее с мыслей, не дают спокойно писать. Расстройство Наталии А. можно назвать «телепатологией, патологией телекоммуникации» [41] .
Действие на расстоянии, телепатия, передача мыслей, для Фрейда, включает, если не сказать, ставит в центр рассмотрения вопрос о желании: «путем индукции от одного человека к другому передается не просто фрагмент безразлично какого знания, а необыкновенно сильное желание какого-либо человека» [42] , причем, желание бессознательное.
Наталия А. указывает на то, что в ее случае действует гомеопатическая магия. Иначе говоря, аппарат влияния – средство, инструмент, действующий по принципу подобия. Сам аппарат и есть двойник, переходная копия. Когда им манипулируют, то «все то, что происходит на аппарате, фактически происходит и на ней. Если уколоть аппарат, то она почувствует этот укол на соответствующем участке своего тела» [43] . Злодеи, преследователи, бандиты, врачи, манипулирующие с машиной, занимают в данном случае место зловредных шаманов. Поначалу они «путем манипуляций на гениталиях аппарата, ей также создавали сексуальные ощущения. Но с некоторых пор у аппарата больше нет гениталий» [44] . О гениталиях чуть позже, а сейчас о том, что один из тех, кто начинал манипуляции с машиной, Наталии А. хорошо знаком: «Мужчина, пользовавшийся этим аппаратом, чтобы преследовать больную, действовал из ревности. Это отвергнутый ею жених, профессор университета» [45] .
Профессор растворяется, знакомый мужчина-любитель поманипулировать машиной исчезает. Его место занимает банда неизвестных. Злодеи первым делом создают мысли.
Тауск говорит о симптоме «больному создают мысли». Чтобы понять сфабрикованный характер мыслей, всегда уже отчуждающую диспозицию символического, телепатическое действие несуществующего Другого, нужно не забывать о родах субъекта. Роды в символическую купель сообщают о производстве мыслей.
Тауск рассказывает о ребенке, которого подчиняет себе язык, точнее, об инфантильной фазе, «на которой господствует мнение о том, что другие знают мысли ребенка» [46] . Как им их не знать, если от них мысли исходят. Ребенок в этом уверен, он в это свято верит. На каком основании возникает эта вера? На том, что слова, из которых собираются мысли, всегда уже приходят извне, принадлежат Другому. Эта вера в знание другими мыслей основана на том, что ребенок рождается в предуготовленную ему символическую купель. На том основании, что ребенок органически беспомощен, что он целиком и полностью зависит от всемогущего Другого. Тауск эту мысль подтверждает: «ребенок один сам по себе ничего не может, а принимает все от других людей, использование конечностей, язык, мысли» [47] . Тауск еще раз ссылается на комментарий Фрейда к этой его статье: «При обсуждении данной работы в Венском психоаналитическом обществе Фрейд особенно подчеркнул учение детьми говорению как источник этого отстаиваемого мною убеждения ребенка, что другие якобы знают его мысли. Ведь с языком ребенок одновременно получает мысли других, и его убеждение, что другие знают его мысли, таким образом, кажется действительно обоснованным, точно так же, как и его чувство, что язык и с ним мысли для него "создали" другие» [48] . Симптомы «потери границ я» и «созданных другими мыслей» обнаруживают свое основание в самой архитектонике символической матрицы. Тауск и пишет о том, что пока нет объекта, пока нет различения внешнего и внутреннего, нет ни я, ни меня, ни другого. Идентификация с объектами не позволяет пока раздвинуть пространство, создать дистанцию для близкого и далекого, внутреннего и внешнего. Граница не проведена, пока «больные идентифицируют себя со своими объектами. Они просто сами являются тем, что им нравится во внешнем мире, и поэтому они не нашли путь во внешний мир, позицию объекта, и в затронутых связях своей душевной жизни – это исключительно либидинозные связи, – не сформировали я» [49] .
Что же позволяет прочертить эти границы? Что может убедить ребенка в том, что его мысли – его мысли, которые неведомы ни другим, ни Другому? Как ему сойти с конвейера мыслепроизводства?
Во-первых, ложь! Тауск пишет: «Родители знают все, даже самое сокровенное, и знают это до тех пор, пока ребенок с успехом не осуществляет свою первую ложь» [50] . Нераскрытая ложь, таким образом, своеобразный гарант автономии мыслей: «Борьба за право иметь секреты от родителей относится к сильнейшим факторам образования я, отграничения и осуществления собственной воли» [51] . Особенно лгут дети, которые сопротивляются регулярному удалению телесных отходов. Борьба за пространство автономии осуществляется на всех фронтах.
Другим способом обретения автономии оказывается негация. Тауск пишет о негативизме шизофреника, который идет на «отказ от внешнего мира, выраженный на "языке органов"» [52] . Границу внешнего/внутреннего, дистанцию прочерчивает отрицание. Шизофреник – тот, кто говорит, и для начала говорит «нет», даже если оно не произносится, «нет» другому. Это «нет» не отрицает другого, а как раз признает в дистанцировании.
Граница реорганизует пространство. Пространство перехода от тождественного идентификации к различному проекции. Либидо нагружает внешний объект, происходит «проекция возбуждения наружу и ее приписывание дистанцированному объекту, т.е. дистанцирование и объективация или даже самостоятельно созданный внешний мир» [53] . Важно то, что дистанцирование и объективация происходят задолго до того, как они происходят. Об этом рассказывает формирование аппарата влияния.
9. АНТРОПОМОРФНО-ГЕНИТАЛЬНОЕ УСТРОЙСТВО ПРОЕКЦИОННОГО АППАРАТ
Аппарат влияния «имеет образ человеческого тела» [54] . Здесь вполне можно сказать, – конечно, а как же иначе. По крайней мере, на это указывает отчуждение как фактор формирования аппарата. Форма, образ, Gestalt отчуждаемого – нарциссический, человеческий. Интересно и принципиально важно то, что антропоморфизм аппарата конкретизируется в определенном полоролевом различии, т.е. он не бесполо нарциссичен. Наталия А. уверена в том «что на мужчин воздействует мужской аппарат, т.е. мужской образ, а на женщин – женский» [55] . То, что машина влияния не без пола, что она эдипальна несмотря на всю ее нарциссичность, паранойяльность и шизофреничность, подчеркивается и ее воображаемой связью с образом смерти: корпус аппарата не мужской и не женский, а «имеет форму обычной крышки гроба, обтянутой бархатом и плюшем» [56] .
Итак, аппарат проекции – проекционный аппарат. В III и IV разделах своего исследования аппарата влияния Тауск подробно говорит о паранойе, гомосексуальности и проекции, т.е. обращается к констелляции понятий принципиально важных для Фрейда в анализе случая Шребера. Не останавливаясь на этом вопросе детально, скажем, что именно в связи с идеей проекции гомосексуального либидо в паранойе Тауск задается принципиальным вопросом, не аналогична ли такая проекция «проекции собственного тела в случае с фрейлейн Натальей?» [57] .
Далее Тауск различает две проекции: одна привязана к телу, другая к психическому я. Причем, между ними возможен конфликт: телесное либидо может устыдиться психического я-либидо. Тауск отводит отдельное примечание механике частичных проекций амбивалентности. В этом примечании он ссылается не только на Фрейда, но и на Хелен Дойч, которая внесла особый «вклад в изучение этой проекционной техники» [1] . Фрейд вывел, по мысли Тауска, две формулы. Одна: «амбивалентность влечет за собой проекционную механику»; вторая: «амбивалентность влечет за собой вытеснение» [2] . Эти размышления, разумеется, не оторваны от Наталии А., а именно от того эпизода, когда она отказалась выйти замуж за своего жениха, но при этом испытывала колебания между согласием и отказом. Амбивалентность разрешилась так: «Отказ она воплотила в поступке, склонность же к принятию предложения она проецирует в объект своего конфликтного желания и позволяет ей проявляться как ощущение попытки влияния со стороны объекта» [3] . Конфликт между проекцией я и проекцией тела, по мысли Тауска, относится к тому эпизоду становления субъекта, «когда нахождение объекта происходило еще на собственном теле, так как собственное тело еще рассматривалось как часть внешнего мира» [4] . Таким образом, Тауск дифференцирует две стороны фазы зеркала [5] , психическую и соматическую. Более того, он разводит в стороны два процесса – идентификацию с нарциссической позицией либидо и проекцию. Тауск говорит о двух фазах, следующих одна за другой – о фазе проекции, в которой происходит «нахождении объекта в собственных органах» [6] , и предшествующей ей фазе идентификации. Размышляя о проекции и нарциссизме, Тауск приходит к выводу: «проекция собственного тела – это патологическое повторение той психической стадии, на которой индивид хочет исследовать собственное тело путем проекции» [7] .
Проекция тела и проекция гениталий совмещаются, если не сказать отождествляются: «своеобразная конструкция аппарата совершенно особым образом подтверждает приведенные мною предположения о значении символа машины как проекции собственных гениталий. Правда, аппарат изображает не гениталии больной, а видимо, ее целую персону. С чисто физической точки зрения он представляет собой проекцию спроецированного во внешний мир тела пациентки» [8] . Единственное, чего этой проекции недостает, так это головы. Об отсутствии головы Тауск пишет в отдельном примечании, посвященном сновидению Натальи А., в котором она не видит головы оперируемой женщины, т.е. себя [9] . Тауск добавляет, что, по Фрейду, «женщина без головы» означает мать.
Вновь возвращаясь к тому, что аппарат влияния не поддается детальному описанию, в III главе своего исследования, Тауск говорит, что онейроаппарат – единственное средство приближения к аппарату влияния: «Так как для обоснования этой гипотезы мы не располагаем никаким другим материалом, кроме сновидения о машине, попытаемся предположить, что аппарат влияния – это проекция, изображение гениталий больного» [10] .
Здесь Тауск обращается к еще одному, необходимому для его размышлений симптому шизофрении, о котором речь подспудно уже неоднократно заходила, – «потеря границ я». Синтезированная инстанция, собственное я, при шизофрении распадается. Подтверждение Тауск обнаруживает не в воображаемом регистре, как это можно было ожидать, а в регистре символическом, призванном воображаемый регистр структурировать: «больные жалуются на то, что якобы все люди знают их мысли, которые не заключены в их головах, а распространяются по всему миру, так что они одновременно находятся в головах других людей» [11] . Мысли не приписаны никакому психическому аппарату, они без адреса «распространяются по всему миру», они одновременно обнаруживаются в разных аппаратах. Здесь вновь на горизонте появляется Бион с его идеей психического/мыслительного аппарата как аппарата овладевания уже предсуществующими мыслями. Мысли – априори телемысли, телепатические желания в непрерывном метонимическом перемещении. У мыслей нет прописки, поскольку десубъективируемый субъект «потерял сознание того, что он является отдельным психическим существом, я с собственными границами» [12] .
Прежде чем приступить к анализу случая Наталии А., Тауск предполагает, что «аппарат влияния – это спроецированное во внешний мир изображение гениталий больного, возникающее аналогично машине в сновидении» [13] . Свидетельство тому – сновидец «просыпается с рукой на гениталиях, если ему снится, что он манипулирует машиной» [14] . Манипуляции с машиной метонимичны манипуляциям с гениталиями. Обслуживание аппарата – ничто иное как мастурбация.
К вопросу о машине, гениталиях и мастурбации Тауск возвращается в заключительной, VII главе своего исследования. Возвращается после рассуждений о либидо и механике его перераспределения. Либидо при шизофрении децентрируется, частично снимается с гениталий, в результате чего «все тело является половым органом» [15] . В качестве аргумента Тауск приводит мужские фантазии о возвращении в материнскую утробу в желании «мужчины полностью забраться в половой орган, из которого он появился на свет», для чего, например, нужно идентифицироваться с отцом, или, конкретнее, с его пенисом. Это «или» не столько указывает на некий выбор, сколько ещё раз отмечает метонимическую механику внутренней идентификации: отец = его пенис. В этой идентификации, в этом инфицирующем отождествлении кроется усложнение всей картины за счет одновременной диффузии либидо. Децентрированное рассеивание либидо предписывает возможное исчезновение у аппарата влияния гениталий.
Вот что принципиально важно: исчезновение у аппарата гениталий = одновременная генитализация всего тела. Такая трансформация буквально представляет становление тела-без-органов. «Образование аппарата влияния в форме машины подтверждает, таким образом, существование проекции собственного тела, представляемого половым органом» [16] . Тауск прекрасно понимает, что регрессия, которая оказывается принципиальной для его рассуждений о преобразованиях машины влияния, отнюдь не предполагает работы линейной машины времени, и все представления предшествующие регрессии сохраняются. В частности, «в запасе представлений сохраняется образ полового органа как репрезентанта сексуальности. Он используется для отображения как средство выражения, как язык, с помощью которого сообщается о явлениях, существовавших до появления средства выражения» [17] . Разговор об органах, о пенисе вдруг поворачивается не только в привычную сторону языка органов при шизофрении, но в сторону полового органа как фаллоса в лакановском смысле слова: «половой орган является только символом сексуальности, которая старше символики и любого пригодного для коммуникации с людьми средства выражения и поэтому не может иметь современного ей выражения для сообщения о себе» [18] .
Тело – фаллос задним числом. Тело – запаздывание по фазе [19] фаллоса. В таком смещении по фазе заводится человек-машина.
Завершает свою статью Тауск мыслью о человеке-машине: деформация «человеческого аппаратного образования [menschlichen Apparatgebildes] до образа машины соответствует как проекция прогрессу процесса болезни, делающему из я диффузное сексуальное существо» [20] . Этот образ машины от аппарата отличает автономия. Машина пребывает в постоянном изменении, она то и дело преобразуется в потоках шизо-либидо. Гениталии, подобно либидомашине, не зависят от намерений инстанции я, оттого и неизбежно возникает либо представление о их автономии, либо об их подчинении воле другого. Последние слова статьи Тауска посвящены механике эрекции, которая «воспринимается как нечто независимое от я и не полностью им преодолеваемое, как часть внешнего мира» [21] . Здесь, в переходности и метонимичности из будущего прибывает фаллос Лакана.
Фаллос Лакана. Независимый от я. Часть внешнего мира. Настолько же, насколько и мира внутреннего. Отчуждаемый объект-причина-желания другого. Фаллос аппарата наслаждения от него отделенный. Всегда уже не от мира сего. Того мира пропись.
[1] Там же, с.151.
[2] Там же.—С.151. Амбивалентность, между тем, предполагает, что незнакомые мужчины, манипулирующие посредством аппарата влияния, превратились в таковых из объектов любви. Женихи, любовники, врачи – будущие враги. «Все эти персоны обслуживают чувственность, тело и требуют переноса любви. Обычно это требование выполняется, но нарциссическое либидо, если оно зафиксировано слишком прочно, должно воспринимать притязание на перенос враждебно, а объект, побуждающий к переносу, – как врага» (там же, с.157). В свою очередь, тот, кто не обслуживает аппарат, оказывается под его влиянием: «мать, лечащие врачи, некоторые близкие друзья семьи причисляются больной не к преследователям, а к преследуемым» (там же, с.157). Амбивалентность распределяет: преследователи и преследуемые. Интересно, что Тауск как раз подчеркивает: это – не паранойя, в отличие от которой «не преследователи, а преследуемые, скажем так, систематизируются в пассивный сговор» (там же, с.158). Распределение преследователей и преследуемых производится, исходя из расщепления и дистанции: преследуемые – ближайшее окружение, преследователи же действуют на расстоянии. Тауск связывает расстояние с тем, какие с объектом устанавливаются отношения: с ближайшими людьми в действие приводится нарциссическая идентификация («Притязание членов семьи на перенос на них либидо обычно не воспринимается как требующее преодоления большой дистанции или сильного отдаления от самой себя, значительного отречения от нарциссизма», с.158). А вот любовники и женихи нарциссическому либидо угрожают, пытаясь оттянуть его на себя. «Пространственная удаленность этих персон при этом действует возбудителем чувства дистанции для либидо. Перенос на дистанцию воспринимается как особенно сильное притязание на признание объектной позиции, на отказ от себя» (с.158). Любовь на расстоянии оказывается для Наталии А. тяжелым испытанием, не выдерживая которого она включает параноидную механику [paranoische Mechanik]. С одной стороны, нарциссические идентификации, с другой, действует проективная техника параноидной механики.
[3] Там же, с.151.
[4] Там же, с.152. Здесь стоит вспомнить фразу Фрейда из «Я и оно» (1923), в которой говорится о возникновении собственного я в результате проекции тела вовне и идентификации с ним: «Я прежде всего телесно, оно не только поверхностное существо, но даже является проекцией некоторой поверхности [Das Ich ist vor allem ein körperliches, es ist nicht nur ein Oberflächenwesen, sondern selbst die Projektion einer Oberfläche]» (Я и оно. М.: Меттэм, 1990.—С.24).
[5] Тауск разводит в стороны выбор объекта и нахождение объекта. Выбор осуществляется либидо, нахождение – психикой, точнее, словами Тауска, интеллектом. Фаза зеркала предполагает нахождение себя: «проекцию собственного тела следовало бы объяснять той стадией развития, на которой собственное тело являлось предметом нахождения объекта. Это должен быть тот период, когда младенец по частям открывает для себя свое собственное тело как внешний мир, когда он хватает свои руки и ноги, словно посторонние предметы. В этот период все, что «происходит» с ним, идет из его собственного тела, его психика – объект раздражений, оказываемых на нее его собственным телом, словно посторонними предметами. Эти disjecta membra складываются затем в я, в единое целое, находящееся под контролем психического единства, к которому от всех элементов целого стекаются ощущения удовольствия и неудовольствия. Это происходим путем идентификации с собственным телом. Найденное таким образом я получает заряд имеющегося либидо; в связи с психизмом я формируется нарциссизм, а в связи с наличием отдельных органов как источником удовольствия – аутоэротизм» (там же, с.152).
[6] Там же, с.152.
[7] Там же, с.153. Напомним, Тауск говорит о врожденном нарциссизме [angeborenen Narzissmus] и нарциссизме приобретенном [erworbenen Narzissmus]. Врожденный нарциссизм – не столько врожденный, сколько предшествующий делению мира на внутренний и внешний. Тауск буквально связывает его с рождением: «самое первое отречение человека, отречение от защищенности в утробе матери, возлагается на либидо, и ответом на несовершенное его выполнение является испуганный крик после рождения» (там же). Крик либидо являет врожденный нарциссизм. Теория приобретенного нарциссизма куда очевиднее с точки зрения Фрейда и Лакана. Либидо врожденного нарциссизма «сначала окольным путем проекции занимает собственное тело, затем путем самообнаружения снова возвращается к я, которое тем временем благодаря этим первым психическим побуждениям, которые можно назвать опытом значительно изменилось и теперь снова заряжается либидо» (там же). Врожденный нарциссизм можно понимать и с точки зрения некоего дробного телесного я, центрируемого психическим я приобретенного нарциссизма. Лакан говорит об ортопедическом образе, который исправляет в иллюзии единства. В другом примечании Тауск, говоря о меланхолии, различает не врожденный и приобретенный нарциссизм, а психический и физической нарциссизм. Механика меланхолии «состоит в распаде психического нарциссизма, в отречении от любви к психическому я». Меланхолия «является парадигмой зависимости органического нарциссизма от психического». Распад психического нарциссизма уже содержит «тенденцию к телесному самоуничтожению» (там же, с.155). Меланхолия – «психоз преследования без проекции, его конструкция обязана своим существованием собственной идентификационной механике» (там же, с.156).
[8] Там же, с.146. Гваттари и Делез говорят не о психиатрической параноидной шизофрении, а о столкновении двух полюсов, параноидного и шизофренического. В частности, о столкновении паранойяльного аппарата преследования с желающими машинами тела без органов: «паранойяльная машина, действие, направленное на взлом желающих машин на теле без органов, и отторгающая реакция тела без органов, которое испытывает их в целом в качестве аппарата преследования» (Анти-Эдип. Екатеринбург, 2007, с.25). В следующем предложении Гваттари и Делез упрекают Виктора Тауска в сведении аппарата преследования к простой проекции тела и половых органов. Упреки эти, на наш взгляд, неуместны как раз в силу того, что Тауск отнюдь не производит этой редукции. Речь, как мы видим, у него скорее в духе Гваттари и Делеза предполагает постоянную трансформацию машины влияния, ее непрерывное становление в шизопотоках, откуда и невозможность консолидации паранойяльной картины, откуда еще одно объяснение непредставимости аппарата.
[9] К этому сновидению Тауск отдельно обращается в небольшой статье 1914 года об использовании одежды и цветов для построения картин сновидения.
[10] Там же, с.148. Этот момент размышлений Тауска неизбежно напоминает о соотнесении двух аппаратов Фрейдом, а именно о начале седьмой главы «Толкования сновидений», где читателю сообщается об уравнении с двумя неизвестными – об аппарате психическом и онейроаппарате.
[11] Там же. Тауск вспоминает в этой связи следующий случай: «Шестнадцатилетняя пациентка клиники Вагнера всегда начинала весело смеяться, когда я спрашивал о ее мыслях. Катамнестически она указала на то, что думала, что я подшучиваю над ней, якобы я и так уже знаю ее мысли, так как они одновременно находятся и в моей голове» (там же).
[12] Там же.
[13] Там же, с.145.
[14] Там же.
[15] Там же, с.159.
[16] Там же.—С.159. Тауск не останавливается на этом, заходя к генитальному-телу-без-гениталий с другой стороны, можно сказать, со стороны беременности и крышки гроба: «Фантазия о материнской утробе и идентификация с матерью, возможно, находят выражение в выпуклой форме крышки, которую имеет корпус, изображающей, возможно, беременную материнскую утробу. Расположенные внутри батареи – возможно, изображают ребенка, которым является сама пациентка. То, что ребенок воображается в форме батарей, то есть машины, опять подтверждает теорию, что весь человек чувствует себя половым органом, и тем более потому, что одновременное отсутствие гениталий представляет собой прегенитальную, в известном смысле безгенитальную стадию» (там же).
[17] Там же.—С.159.
[18] Там же.
[19] Запаздывание по фазе по-французски – déphasage en arrière. У французского слова déphasage сочетаются два более чем уместных в данном случае значения – во-первых, сдвиг по фазе, фазовое смещение, фазовое искажение; во-вторых, потеря чувства реальности, отрыв от действительности.
[20] Там же.—С.160.
[21] Там же.—С.160.
Проекция тела и проекция гениталий совмещаются, если не сказать отождествляются: «своеобразная конструкция аппарата совершенно особым образом подтверждает приведенные мною предположения о значении символа машины как проекции собственных гениталий. Правда, аппарат изображает не гениталии больной, а видимо, ее целую персону. С чисто физической точки зрения он представляет собой проекцию спроецированного во внешний мир тела пациентки» [8] . Единственное, чего этой проекции недостает, так это головы. Об отсутствии головы Тауск пишет в отдельном примечании, посвященном сновидению Натальи А., в котором она не видит головы оперируемой женщины, т.е. себя [9] . Тауск добавляет, что, по Фрейду, «женщина без головы» означает мать.
Вновь возвращаясь к тому, что аппарат влияния не поддается детальному описанию, в III главе своего исследования, Тауск говорит, что онейроаппарат – единственное средство приближения к аппарату влияния: «Так как для обоснования этой гипотезы мы не располагаем никаким другим материалом, кроме сновидения о машине, попытаемся предположить, что аппарат влияния – это проекция, изображение гениталий больного» [10] .
Здесь Тауск обращается к еще одному, необходимому для его размышлений симптому шизофрении, о котором речь подспудно уже неоднократно заходила, – «потеря границ я». Синтезированная инстанция, собственное я, при шизофрении распадается. Подтверждение Тауск обнаруживает не в воображаемом регистре, как это можно было ожидать, а в регистре символическом, призванном воображаемый регистр структурировать: «больные жалуются на то, что якобы все люди знают их мысли, которые не заключены в их головах, а распространяются по всему миру, так что они одновременно находятся в головах других людей» [11] . Мысли не приписаны никакому психическому аппарату, они без адреса «распространяются по всему миру», они одновременно обнаруживаются в разных аппаратах. Здесь вновь на горизонте появляется Бион с его идеей психического/мыслительного аппарата как аппарата овладевания уже предсуществующими мыслями. Мысли – априори телемысли, телепатические желания в непрерывном метонимическом перемещении. У мыслей нет прописки, поскольку десубъективируемый субъект «потерял сознание того, что он является отдельным психическим существом, я с собственными границами» [12] .
Прежде чем приступить к анализу случая Наталии А., Тауск предполагает, что «аппарат влияния – это спроецированное во внешний мир изображение гениталий больного, возникающее аналогично машине в сновидении» [13] . Свидетельство тому – сновидец «просыпается с рукой на гениталиях, если ему снится, что он манипулирует машиной» [14] . Манипуляции с машиной метонимичны манипуляциям с гениталиями. Обслуживание аппарата – ничто иное как мастурбация.
10. ФАЛЛОС ЛАКАНА В МАШИНОСТРОЕНИИ ТАУСКА
К вопросу о машине, гениталиях и мастурбации Тауск возвращается в заключительной, VII главе своего исследования. Возвращается после рассуждений о либидо и механике его перераспределения. Либидо при шизофрении децентрируется, частично снимается с гениталий, в результате чего «все тело является половым органом» [15] . В качестве аргумента Тауск приводит мужские фантазии о возвращении в материнскую утробу в желании «мужчины полностью забраться в половой орган, из которого он появился на свет», для чего, например, нужно идентифицироваться с отцом, или, конкретнее, с его пенисом. Это «или» не столько указывает на некий выбор, сколько ещё раз отмечает метонимическую механику внутренней идентификации: отец = его пенис. В этой идентификации, в этом инфицирующем отождествлении кроется усложнение всей картины за счет одновременной диффузии либидо. Децентрированное рассеивание либидо предписывает возможное исчезновение у аппарата влияния гениталий.
Вот что принципиально важно: исчезновение у аппарата гениталий = одновременная генитализация всего тела. Такая трансформация буквально представляет становление тела-без-органов. «Образование аппарата влияния в форме машины подтверждает, таким образом, существование проекции собственного тела, представляемого половым органом» [16] . Тауск прекрасно понимает, что регрессия, которая оказывается принципиальной для его рассуждений о преобразованиях машины влияния, отнюдь не предполагает работы линейной машины времени, и все представления предшествующие регрессии сохраняются. В частности, «в запасе представлений сохраняется образ полового органа как репрезентанта сексуальности. Он используется для отображения как средство выражения, как язык, с помощью которого сообщается о явлениях, существовавших до появления средства выражения» [17] . Разговор об органах, о пенисе вдруг поворачивается не только в привычную сторону языка органов при шизофрении, но в сторону полового органа как фаллоса в лакановском смысле слова: «половой орган является только символом сексуальности, которая старше символики и любого пригодного для коммуникации с людьми средства выражения и поэтому не может иметь современного ей выражения для сообщения о себе» [18] .
Тело – фаллос задним числом. Тело – запаздывание по фазе [19] фаллоса. В таком смещении по фазе заводится человек-машина.
Завершает свою статью Тауск мыслью о человеке-машине: деформация «человеческого аппаратного образования [menschlichen Apparatgebildes] до образа машины соответствует как проекция прогрессу процесса болезни, делающему из я диффузное сексуальное существо» [20] . Этот образ машины от аппарата отличает автономия. Машина пребывает в постоянном изменении, она то и дело преобразуется в потоках шизо-либидо. Гениталии, подобно либидомашине, не зависят от намерений инстанции я, оттого и неизбежно возникает либо представление о их автономии, либо об их подчинении воле другого. Последние слова статьи Тауска посвящены механике эрекции, которая «воспринимается как нечто независимое от я и не полностью им преодолеваемое, как часть внешнего мира» [21] . Здесь, в переходности и метонимичности из будущего прибывает фаллос Лакана.
Фаллос Лакана. Независимый от я. Часть внешнего мира. Настолько же, насколько и мира внутреннего. Отчуждаемый объект-причина-желания другого. Фаллос аппарата наслаждения от него отделенный. Всегда уже не от мира сего. Того мира пропись.
[1] Там же, с.151.
[2] Там же.—С.151. Амбивалентность, между тем, предполагает, что незнакомые мужчины, манипулирующие посредством аппарата влияния, превратились в таковых из объектов любви. Женихи, любовники, врачи – будущие враги. «Все эти персоны обслуживают чувственность, тело и требуют переноса любви. Обычно это требование выполняется, но нарциссическое либидо, если оно зафиксировано слишком прочно, должно воспринимать притязание на перенос враждебно, а объект, побуждающий к переносу, – как врага» (там же, с.157). В свою очередь, тот, кто не обслуживает аппарат, оказывается под его влиянием: «мать, лечащие врачи, некоторые близкие друзья семьи причисляются больной не к преследователям, а к преследуемым» (там же, с.157). Амбивалентность распределяет: преследователи и преследуемые. Интересно, что Тауск как раз подчеркивает: это – не паранойя, в отличие от которой «не преследователи, а преследуемые, скажем так, систематизируются в пассивный сговор» (там же, с.158). Распределение преследователей и преследуемых производится, исходя из расщепления и дистанции: преследуемые – ближайшее окружение, преследователи же действуют на расстоянии. Тауск связывает расстояние с тем, какие с объектом устанавливаются отношения: с ближайшими людьми в действие приводится нарциссическая идентификация («Притязание членов семьи на перенос на них либидо обычно не воспринимается как требующее преодоления большой дистанции или сильного отдаления от самой себя, значительного отречения от нарциссизма», с.158). А вот любовники и женихи нарциссическому либидо угрожают, пытаясь оттянуть его на себя. «Пространственная удаленность этих персон при этом действует возбудителем чувства дистанции для либидо. Перенос на дистанцию воспринимается как особенно сильное притязание на признание объектной позиции, на отказ от себя» (с.158). Любовь на расстоянии оказывается для Наталии А. тяжелым испытанием, не выдерживая которого она включает параноидную механику [paranoische Mechanik]. С одной стороны, нарциссические идентификации, с другой, действует проективная техника параноидной механики.
[3] Там же, с.151.
[4] Там же, с.152. Здесь стоит вспомнить фразу Фрейда из «Я и оно» (1923), в которой говорится о возникновении собственного я в результате проекции тела вовне и идентификации с ним: «Я прежде всего телесно, оно не только поверхностное существо, но даже является проекцией некоторой поверхности [Das Ich ist vor allem ein körperliches, es ist nicht nur ein Oberflächenwesen, sondern selbst die Projektion einer Oberfläche]» (Я и оно. М.: Меттэм, 1990.—С.24).
[5] Тауск разводит в стороны выбор объекта и нахождение объекта. Выбор осуществляется либидо, нахождение – психикой, точнее, словами Тауска, интеллектом. Фаза зеркала предполагает нахождение себя: «проекцию собственного тела следовало бы объяснять той стадией развития, на которой собственное тело являлось предметом нахождения объекта. Это должен быть тот период, когда младенец по частям открывает для себя свое собственное тело как внешний мир, когда он хватает свои руки и ноги, словно посторонние предметы. В этот период все, что «происходит» с ним, идет из его собственного тела, его психика – объект раздражений, оказываемых на нее его собственным телом, словно посторонними предметами. Эти disjecta membra складываются затем в я, в единое целое, находящееся под контролем психического единства, к которому от всех элементов целого стекаются ощущения удовольствия и неудовольствия. Это происходим путем идентификации с собственным телом. Найденное таким образом я получает заряд имеющегося либидо; в связи с психизмом я формируется нарциссизм, а в связи с наличием отдельных органов как источником удовольствия – аутоэротизм» (там же, с.152).
[6] Там же, с.152.
[7] Там же, с.153. Напомним, Тауск говорит о врожденном нарциссизме [angeborenen Narzissmus] и нарциссизме приобретенном [erworbenen Narzissmus]. Врожденный нарциссизм – не столько врожденный, сколько предшествующий делению мира на внутренний и внешний. Тауск буквально связывает его с рождением: «самое первое отречение человека, отречение от защищенности в утробе матери, возлагается на либидо, и ответом на несовершенное его выполнение является испуганный крик после рождения» (там же). Крик либидо являет врожденный нарциссизм. Теория приобретенного нарциссизма куда очевиднее с точки зрения Фрейда и Лакана. Либидо врожденного нарциссизма «сначала окольным путем проекции занимает собственное тело, затем путем самообнаружения снова возвращается к я, которое тем временем благодаря этим первым психическим побуждениям, которые можно назвать опытом значительно изменилось и теперь снова заряжается либидо» (там же). Врожденный нарциссизм можно понимать и с точки зрения некоего дробного телесного я, центрируемого психическим я приобретенного нарциссизма. Лакан говорит об ортопедическом образе, который исправляет в иллюзии единства. В другом примечании Тауск, говоря о меланхолии, различает не врожденный и приобретенный нарциссизм, а психический и физической нарциссизм. Механика меланхолии «состоит в распаде психического нарциссизма, в отречении от любви к психическому я». Меланхолия «является парадигмой зависимости органического нарциссизма от психического». Распад психического нарциссизма уже содержит «тенденцию к телесному самоуничтожению» (там же, с.155). Меланхолия – «психоз преследования без проекции, его конструкция обязана своим существованием собственной идентификационной механике» (там же, с.156).
[8] Там же, с.146. Гваттари и Делез говорят не о психиатрической параноидной шизофрении, а о столкновении двух полюсов, параноидного и шизофренического. В частности, о столкновении паранойяльного аппарата преследования с желающими машинами тела без органов: «паранойяльная машина, действие, направленное на взлом желающих машин на теле без органов, и отторгающая реакция тела без органов, которое испытывает их в целом в качестве аппарата преследования» (Анти-Эдип. Екатеринбург, 2007, с.25). В следующем предложении Гваттари и Делез упрекают Виктора Тауска в сведении аппарата преследования к простой проекции тела и половых органов. Упреки эти, на наш взгляд, неуместны как раз в силу того, что Тауск отнюдь не производит этой редукции. Речь, как мы видим, у него скорее в духе Гваттари и Делеза предполагает постоянную трансформацию машины влияния, ее непрерывное становление в шизопотоках, откуда и невозможность консолидации паранойяльной картины, откуда еще одно объяснение непредставимости аппарата.
[9] К этому сновидению Тауск отдельно обращается в небольшой статье 1914 года об использовании одежды и цветов для построения картин сновидения.
[10] Там же, с.148. Этот момент размышлений Тауска неизбежно напоминает о соотнесении двух аппаратов Фрейдом, а именно о начале седьмой главы «Толкования сновидений», где читателю сообщается об уравнении с двумя неизвестными – об аппарате психическом и онейроаппарате.
[11] Там же. Тауск вспоминает в этой связи следующий случай: «Шестнадцатилетняя пациентка клиники Вагнера всегда начинала весело смеяться, когда я спрашивал о ее мыслях. Катамнестически она указала на то, что думала, что я подшучиваю над ней, якобы я и так уже знаю ее мысли, так как они одновременно находятся и в моей голове» (там же).
[12] Там же.
[13] Там же, с.145.
[14] Там же.
[15] Там же, с.159.
[16] Там же.—С.159. Тауск не останавливается на этом, заходя к генитальному-телу-без-гениталий с другой стороны, можно сказать, со стороны беременности и крышки гроба: «Фантазия о материнской утробе и идентификация с матерью, возможно, находят выражение в выпуклой форме крышки, которую имеет корпус, изображающей, возможно, беременную материнскую утробу. Расположенные внутри батареи – возможно, изображают ребенка, которым является сама пациентка. То, что ребенок воображается в форме батарей, то есть машины, опять подтверждает теорию, что весь человек чувствует себя половым органом, и тем более потому, что одновременное отсутствие гениталий представляет собой прегенитальную, в известном смысле безгенитальную стадию» (там же).
[17] Там же.—С.159.
[18] Там же.
[19] Запаздывание по фазе по-французски – déphasage en arrière. У французского слова déphasage сочетаются два более чем уместных в данном случае значения – во-первых, сдвиг по фазе, фазовое смещение, фазовое искажение; во-вторых, потеря чувства реальности, отрыв от действительности.
[20] Там же.—С.160.
[21] Там же.—С.160.
