Краткое введение в серию текстов, содержащих слово шизоанализ и посвященных памяти Феликса Гваттари

Виктор Мазин

Краткое введение в серию текстов,содержащих слово шизоанализ и посвященных памяти Феликса Гваттари

ПРИЗРАКИ УЧИТЕЛЕЙ

Внимательные читатели Лаканалии могли заметить, что время от времени за моей подписью появляются тексты, содержащие в заглавии слово шизоанализ. Шизоанализ, как известно, – совместное творение Феликса Гваттари и Жиля Делеза, и мои тексты, кажется, призваны проливать на него свет, но скорее получается, что сами они оказываются под сенью шизоанализа. Все это бесконечное письмо – дань памяти Феликсу Гваттари.

Началось это письмо, конечно же, до того, как оно началось, со встречи, точнее с несостоявшейся встречи, эффектом которой шизоаналитическое письмо в последействии стало. Прежде чем я расскажу об этом подробнее, мне хочется поделиться вот какой приятной мыслью: Феликс Гваттари – один из тех, кого я вполне могу считать своим учителем. Почему? Потому что он стал одним из принципиальнейших очагов производства моей субъективности.

У меня не было в жизни ни одного непризрачного учи­теля, хотя с того момента, как в двенадцать лет я посмо­трел кинофильм Акиры Куросавы «Гений дзюдо», мне очень хотелось, чтобы он появился. Сколько раз я видел этот фильм! Постепенно, потихоньку я стал смутно осоз­навать, что учителями становятся неотступные призраки – Сенеки и Августина, Кафки и Фрейда, Гваттари и Делеза… Особенно если пытаться прорваться к себе до распада себя, туда, где в глубинах и расщелинах воспоминания, лишенные дара речи, всплывают мертвенными лицами. Более того, учителями могут стать и литературные герои, например Незнайка или Шерлок Холмс. В общем, вы уже догадались, что речь идет о призрачном феномене, названном Фрейдом переносом. И феномен этот потому и призрачный, что он неуловим, неразрешим и весьма относительно касается физических тел. Фрейд, как вы помните, призывал читателя «Толкования сновидений» совершить на его текст перенос, если читатель этот собирается хоть что-нибудь вынести из этой книги.

Спустя годы вызрела в моей голове и еще одна мысль по поводу учителей. Учителя – это не только призраки, явля­ющиеся с книжных страниц, не обязательно умудренные старцы, но и друзья, у которых есть чему поучиться. Потом эта история с учителями дошла до одного из пределов. С погружением во вселенную Хичкока, в учителей стали пре­вращаться, согласно его логике, маленькие девочки. Вообще, вопрос, кого считать учителем, каждый решает для себя сам. Как-то мой друг и коллега Лоренцо Кьеза в ответ на вопрос, почему он называет своим учителем Славоя Жижека, сказал: «Он поверил в меня больше, чем я верил в себя». Замечательные слова. В этом отношении мне тоже везет.

Люди, которых я встречал на своем пути, часто верили и верят в меня больше, чем я верю в себя сам, а повстречать мне довелось по-настоящему замечательных людей.

ПРОПУЩЕННАЯ ВСТРЕЧА

Но не со всеми мне привелось повстречаться. Феликс Гваттари – как раз тот случай несостоявшейся встречи. Во время его единственного визита в Ленинград1 мы разми­нулись. Он гулял по городу, а мы с его женой Жозефиной и ее подругой Шон Келли сидели на проспекте Мечникова в квартире Аркадия Драгомощенко. С Феликсом мы не встретились ни в тот раз, ни в какой-либо другой, однако ощущение того, что он – одна из тех звезд, что освещает мой путь, не покидает меня последние тридцать лет. То, что мы не встретились, никогда не вызывало у меня сожалений. Отсутствие очной встречи восполняется бесконечными встречами с его мыслями.

Он, или, если угодно, его при­зрак, всегда уже где-то рядом. В тот день Жозефина и Шон были очень удивлены, что я читаю Лакана и Деррида, но не читаю Гваттари и Делеза. Вот я и начал восполнять пробел, и мой восторг от этого чтения с каждым годом только уси­ливался. Тем более что Жозефина вскоре вновь приехала в Ленинград с подарками – она привезла мне несколько книг Феликса и несколько номеров журнала «Химеры», сняв их с домашней полки; самого же Феликса к тому моменту уже не было в живых. Встреча с ним оказалась пропущенной. Она была пропущена через меня. Пропущена и восполнена.

Когда многие годы спустя психоаналитик Пьер Прюно, не просто близко знавший Гваттари, но пришедший ему на смену в клинике Ла Борд, вошел в Музей сновидений Фрейда, огляделся, повел вокруг, будто волк, носом и изрек: «Чую запах Феликса Гваттари», – я ощутил, что слова эти во мне отзываются высшей наградой в жизни. Значит, присут­ствие шизоаналитического призрака ощутимо! Так значит, он все-таки распознаваем!

ДНЕВНИК СВОЕЙ ЖИЗНИ ДРУГОГО

В 2004 году по просьбе литературоведа Глеба Морева я написал статью о шизоанализе для его журнала «Критическая масса». Отдав текст Глебу для публикации, я уже не мог остановиться, тем более он, как и положено редактору популярных журналов, по-доброму попросил меня писать попроще, не пугать несведущих читателей. Текст, таким образом, изначально предполагал перера­ботку, и вскоре я переписал его для киевского журнала «Психоанализ». Текст писался, переписывался, надпи­сывался и рассеивался, превращаясь в Шизоанализ-1, Шизоанализ-2, Шизоанализ-3…

Текст, посвященный Феликсу Гваттари, постепенно стано­вился все более и более странным. Странность эта, с одной стороны, заключалась в том, что я никак не мог найти одного адресата. Обычно я представлю себе читателя, воз­можного читателя. Например, я представляю, как то, что я пишу, читает Юфит или Олеся, Дэвид или Сержио. В этом тексте я никак не мог найти адресата, будто в том месте, где он мог бы возникнуть, при приближении появлялась дыра. Я вообще не мог себе никого представить его читающим. Эта дыра – я сам? Возможно. Ушедший Гваттари? Вполне вероятно. Пропущенная встреча? Почему бы и нет.

Так в чем еще странность? А в том, что текст про Феликса Гваттари все больше и больше преобразовывался в дневник, дневник шизоаналитический, ризоматический, онейри­ческий, самоаналитический, синтоматический… Текст о Гваттари все больше становился текстом не о нем, а о про­пущенном себе. И это было куда удивительнее, чем ризома­тический характер текста, который, в общем-то, наверное, присущ чуть ли не любому из моих писаний. Эти измерения текста и объясняют, почему, например, вопрос политиче­ского, казалось бы, для меня внеположенный, обнаружива­ется как одна из значимых дискурсивных нитей. Гваттари и Делез в книге о Кафке пишут:

«Писатель – это не некий человек-писатель, но человек политический, а также человек-машина, и еще это человек экспериментальный (который перестает быть человеком, чтобы стать обезьяной или жесткокрылым насекомым, собакой или мышью, стать-животным, стать-нечеловеком, ибо поистине именно голосом, именно звуком, именно стилем превращаются в животное, причем стилем все более строгим)».

В общем, онейродневник, конечно же, всегда уже о себе, но в нем действуют другие я, другие действующие лица – Олеся и Африка, Улыбка Кейджа и Голос Курехина, Пепперштейн и Ануфриев, Вика и Вероника…

А скольких людей я не видел в своих снах?! В том числе и Феликса Гваттари. Сновидения удивительно прочно сидят в памяти. Стоит мне открыть записную книжку и начать читать увиденный десять лет назад сон, как я тут же живо погружаюсь в его детали и черты. Тут на ум и приходит фраза, которая послужит для этого онейродневника имени Феликса Гваттари эпиграфом, фраза из своеобразного днев­ника Виктора Шкловского «Сны перелистывают меня».

 

 

• 1 Было это, как мне кажется, в 1988 или 1989 году, а может быть, и в 1987.